как, например, договоренность, что Эля будет беречь силы для готовившегося карьерного прорыва. Это действовало на меня успокоительно. Я не хотела больше бояться, что мою сестрицу где-то держали силой или того хуже. А ее неожиданную бессердечность в отношениях с матерью стала считать чем-то второстепенным.
14
Вернувшись домой, я собралась было позвонить матери, чтобы поделиться с ней моей новой версией, где главным героем стал Вадим, но решила все же пока этого не делать. Надо было еще придумать, как ей преподнести мои выводы, чтобы она не запаниковала еще больше – она ведь могла и здесь увидеть смертельные опасности для своей любимой дочери.
Мой мозг устал от поиска утешения для Ольги Марковны и переключился на другое: мои мысли завертелись вокруг Андрея. Его объятие по дороге в метро мне как-то уж очень хорошо запомнилось. Дошло до того, что стали появляться фантазии на его счет, и мне не хотелось от них отмахиваться. Хотя давать им волю я тоже не хотела.
Дома мне не сиделось, и это единственное, что я могу об этом сказать. Я пробовала читать, но не могла сосредоточиться на содержании текста. Мысли об Андрее я гнала прочь, но было похоже, что я вляпалась в свои старые грезы о веселых бродягах, которые зайдут в твою серую жизнь и уведут тебя оттуда в беззаботный мир с праздниками, играми и триумфами. Это было какое-то внезапное сужение разума. Элино исчезновение перестало быть актуальным, а Кир вообще не вспоминался. Я раз за разом смотрела на часы и пол-одиннадцатого отправилась на концерт Александра Бараветова.
* * *
«Ангро» был, конечно же, переполнен. От пианино были отодвинуты столики, и на освободившемся пространстве устраивались музыканты. Я поискала глазами Андрея, но нигде его не обнаружила.
За одним из столиком у входа, в нескольких шагах от себя, я увидела любимую актрису моей матери Веронику Семшалину. Они должны были быть ровесницами. Рядом с Семшалиной сидела какая-то девица, которая ей что-то рассказывала. Что рассказывала эта девица, я не могла слышать, но можно было подумать, что она перед Вероникой оправдывалась. Вдруг девица вскочила и стремительно стала пробираться в другой конец ресторана, по направлению к музыкантам.
В это же время в кафе вошла какая-то компания, отчего стало еще теснее. Я почувствовала внезапный толчок в спину, и меня качнуло как раз в сторону Вероники. Мы с ней встретились взглядами, и кумир Ольги Марковны кивнула мне на стул рядом с ней, который теперь стоял пустым.
– Садитесь сюда, здесь свободно, – сказала она мне. И я устроилась за ее столом.
Пока еще не начался концерт, мы с Вероникой успели поговорить. Я спросила ее что-то об Александре Бараветове, и пошло-поехало. Бараветов был для Вероники, как и для Андрея, просто Шуриком. Оказалось, что она знала его прежде всего как любимого племянника своей подруги. Ну а когда этот предмет разговора был исчерпан, а Бараветов все еще не вышел к публике, я, чтобы заполнить время, спросила Веронику, думает ли она в ближайшее время сниматься. Оказалось, что о съемках она вообще перестала думать.
– Я ушла из кино.
– Совсем?
Она засмеялась в ответ на мой вопрос.
– На какую бы роль вы сейчас согласились? – поинтересовалась я.
– Ну, если бы только мне предложили сыграть свою умную ровесницу, которая могла бы быть интересной личностью для ее сорокалетних детей и их друзей.
То есть для таких, как я. В декабре мне исполнялось сорок лет. Я не могла припомнить ни одного разговора с матерью о чем-то важном, где бы она высказала интересные для меня мысли. Да и важными для нас были разные вещи.
* * *
Появился Шурик и начал петь. Он пел задушевно. Это были песни из старых фильмов. Галдеж приутих, но не пропал. Обстановка оставалась непринужденной: кто хотел, тот слушал, а кто не хотел слушать, приглушал свой голос. Время от времени я видела мелькавшего то там, то здесь Андрея, но нечего было и думать о каком-то контакте с ним до перерыва. Шурик пел хорошо, но я ждала перерыва.
И вот Бараветов поблагодарил слушателей за аплодисменты и ушел, пообещав вернуться через полчаса. Многие поднялись со своих мест, и ощущение переполненности зала удвоилось. Я решила переждать пик хаоса на своем стуле. Вероника тоже оставалась спокойно сидеть. Как и я, она время от времени обводила помещение ищущим взглядом.
Воспользовавшись создавшимся положением, я вернула ее к разговору о роли, которой ей хотелось, а потом вдруг предложила ей сделать интервью на эту тему. Что мною двигало в тот момент, не знаю. Наверное, это была волна ностальгии по прежней профессии, а может, желание помочь Веронике публично высказаться о невостребованности состарившихся актрис. То, что я больше не работала в «Нашей газете», не помешало бы мне осуществить это намерение: я смогла бы опубликовать интервью с Вероникой в других СМИ, где меня все еще знали. Впрочем, я не ожидала, что Семшалина примет мое предложение. Она же внимательно посмотрела на меня, немного подумала и согласилась на интервью.
Я записывала телефон Вероники, когда молодой парень за ее стулом посторонился, и я увидела пробиравшегося ко мне Андрея – так я это поняла в тот момент. Что тут что-то другое, обнаружилось, когда Андрей добрался до нашего с Вероникой столика. Он приблизился не ко мне, а к ней. Встав за ее стулом, он обнял ее за плечи и прижался подбородком к ее макушке.
– Андрюшка! – воскликнула она не оборачиваясь.
– Привет, ма, – отозвался он. – А ты, оказывается, знаешь Машу. Давно вы уже знакомы?
– Сколько пел Шурик? – спросила Вероника.
– Минут сорок.
– Значит, мы с Машей знаем друг друга минут пятьдесят.
– И ты уже услышала от Маши, что она сестра Эли?
Вероника, конечно же, удивилась.
– Еще нет. И не услышала, и не увидела, – сказала Вероника. – Маша и Эля совсем непохожи друг на друга.
– Это потому, что они оказались в разных сказках, – произнес Андрей и затем сообщил матери, что у него для нее есть новости по ее делу. Наклонившись к ней поближе, он стал ей что-то рассказывать приглушенным голосом. Она его слушала и кивала. На меня они внимания больше не обращали. Когда Андрей выпрямился, мы встретились взглядами. Он подмигнул мне и оставил нас с Вероникой вдвоем.
Я ненавижу подмигивания. Чувство полноты жизни, приятно щекотавшее мое приуставшее от последних событий сердечко, вдруг в одно мгновение преобразовалось в чувство пустоты. Я больше не знала, что я делаю в «Ангро» и о чем мне еще говорить с Вероникой. Захотелось домой. Я поднялась со стула и попрощалась с Семшалиной. Она улыбнулась мне в ответ, поведя подбородком, как это иногда делал и ее сын.
По дороге к метро я себя ругала. Было за что. Мои ожидания этого вечера были глупыми,
